Здравствуй, мама! Ну, вот, я живой!
Хоть и ранен в бою был под Грозным.
Ну, не плачь, я сегодня с тобой.
Улыбнись и утри свои слёзы…
Е.С.
Автобус от города до родной деревни ходили редко, а ждать его всего-то в восьми километрах от отчего дома было уж и никак невозможно. Ведь не зря же человеку ноги даны! Вещь-мешок за плечи и походным шагом - марш! В голове мотивчики маршей старых: "Славянка" вперемешку с "Днём Победы"… "Здравствуй, мама! Возвратились мы не все: босиком бы пробежаться по росе…"
А ведь аж горят ноги от ходьбы долгой в тяжёлых ботинках (хорошо ещё - не сапогах кирзовых). А и к чёрту же их! Вот дорога просёлочная, поле, потом холм будет - спустишься с него и как раз к родной деревне. А, вон, и ручей…
Снял Ордынцев ботинки, разделся по пояс, подошёл к ручью. Студёная ещё водица, ключевая - а хорошо-то как! Ноги, дорогой распаренные, в воду - и сразу легче сделалось: теперь можно и дальше в путь. Володя связал ботинки шнурками, перекинул их через плечо и босиком пошагал по росистой траве.
Всё-таки великая сила: земля! Припади к ней грудью, пройди босыми ногами - и силу от неё впитаешь. Живая она - земля! И не зря её матерью величают. Жаль только, не заботятся о ней дети, не ходят за ней. Вон, впереди поле какое бесконечное! Крикни на одном конце его - на другом едва эхо расслышится. И ничего на нём нет, кроме травы, местами лишь скошенной редкой сельской скотине на корм. А ведь вспаши это поле, удобри, посей - и вознаградит оно тебя сторицей. Да некому сеять стало…
Ещё только светало, и багровое солнце лениво выползло из-за горизонта, а потому дышалось легко и свободно.
На вершине холма остановился Ордынцев, перевёл дух и окинул приветственным взглядом деревню:
- Ну, здравствуй, малая родина!
Ничего, кажется, и не изменилось там… Те же дома, сиротливо друг к другу жмущиеся с оградками символическими да деревцами яблонь, груш, слив и вишен кругом. Та же церквушка обескрещенная… И тишина, от которой так отвык слух на войне… Кажется, что она осталась где-то далеко, была когда-то давно… А ведь ещё недавно совсем Володя был там.
Если в 2000-м заключил Ордынцев контракт сразу на полтора года, то три года спустя ограничился полугодовым. Если в бою чувствовал себя Володя, как рыба в воде, то повседневная казарменная жизнь его раздражала. А ещё больше раздражала необходимость всякий раз "выбивать" положенные "боевые", от которых уж едва ли не должным считалось у казначеев удержать часть и положить в свой безразмерный карман. А ещё любая сволочь норовила руки нагреть…
Едва оказавшись в Моздоке, Володя понял, что ухо надо держать востро. Даже отбыть в часть оказалось не таким уж лёгким делом. "Билетов нет" - отвечали везде. А полчища таксистов предлагали "подбросить" за солидное вознаграждение под тысячу "зелёных".
- У меня денег нет сейчас! - пояснял Ордынцев. - Мне их только в части заплатить должны.
- Так я тебя в долг отвезу! Там и отдашь! - с готовностью отозвался таксист (видать, уже отработанная схема).
Однако Ордынцев не имел никакой охоты тратить такие деньги и поощрять откровенное и наглое обирание. Оставалось одно: добираться на электричках, мирясь с бесконечными милицейскими проверками. Такой путь занимал несколько суток и требовал большой выносливости, но Володя всё-таки остановил выбор на нём: не кормить же оборзевших таксистов!
В часть Ордынцев приехал уставшим, не выспавшимся и бесконечно раздражённым. Однако неприятности на этом не окончились. У штаба стояла громадная толпа желавших получить деньги. Володя закурил, недоумённо разглядывая нежданное препятствие и прикидывая в уме, как можно его преодолеть. В этот момент к нему подошёл невысокого роста человек в тёмных очках и надвинутой на глаза камуфляжной кепке:
- Что, мужик, прорваться думаешь?
- Думаю, - отозвался Ордынцев.
- Не прорвёшься. Задавят. Хочешь совет?
- Ну?
- Тут ребята есть, которые без очереди могут провести… За тыщонку… Рублей…
- Едрёна вошь! - вздрогнул Ордынцев. - И здесь то же самое начинается. Да что ж за, мать твою, за б…во такое везде?!
- Оно самое и есть, - согласился очкастый субъект. - Только без него не пробьёшься ты, солдат, в штаб.
- Ну, это мы ещё поглядим, - прищурился Володя и бросил докуренную сигарету в урну.
…В штаб он прорвался с боем, сквозь отборный мат, интенсивно работая локтями и всем корпусом, буквально взяв "крепость" штурмом. Ещё долго слышал Ордынцев несущиеся ему вслед самые нелестные эпитеты, но это его уже не волновало. Теперь нужно было прорваться собственно к кассе, у дверей которой стояла ещё одна необъятная очередь, не сдвигающаяся с места.
Очень скоро Володя заметил, что какие-то подозрительные субъекты время от времени заводят в кассу солдат вне зависимости от их места в очереди. Ну, страна! На каждом этапе одно и то же. Нет, из этого болота хрен сухим выйдешь…
- Долго вам ждать придётся… - голосом сочувственным субъект с бегающими глазами: уж не брат ли близнец того, что снаружи остался? Сколько ж вас тут, крыс… Не штаб, а клоповник, еж твою…
- А что, есть предложения? - осведомился Ордынцев, с трудом сдерживая злость.
- Можно и вовсе не ждать… Ммм… Вы только там не удивляйтесь, если пяти тысяч не дочтётесь… А ещё в кассе денег не так много… Поэтому… ммм… всю выплату разом трудно будет. Частями, частями… За "боевыми" вам потом приехать придётся… Правда, все люди… Можно и договориться… Если ещё пяти тысяч не жаль…
- Ты что ж, сука, взятку мне за свои же кровные дать предлагаешь? - глухо прорычал Ордынцев.
- Зачем же оскорблять? Тут о людях заботишься, а тебя же ещё и обзывают… - субъект изобразил обиду.
- Ну, вы и твари… Ишь как наладили всё! Совесть-то есть у вас?
- Что ж, как угодно. Хотите ждать - ждите. Впрочем, если передумаете… - субъект отошёл и принялся за обработку новой "жертвы". Солдат оказался более сговорчивым, чем Володя, и вскоре проследовал в кассу.
Всё схвачено было в штабе: и как не повернись, один чёрт выходит - или "делиться", или ждать до второго пришествия. И никак иначе не выручить своих денег… Всего больше хотелось Ордынцеву теперь же ворваться к обнаглевшим "финансистам" и набить морду главному. Жирную, красную, хамскую рожу - иной она и быть не может у такой сволочи! Но толку-то? Конечно, на несколько мгновений удовлетворения от сего деяния хватит, а дальше что? Арест… И хрен тогда, вообще, деньги выручишь…
Вот, выпорхнул из заветных дверей молодой солдатик с лицом веснушчатым и большими оттопыренными ушами: получил свои… К Володе подошёл плечистый здоровяк с хмурым лицом и сержантскими нашивками:
- Здорово, брат. Тебя как звать?
- Ордынцев. Владимир.
- Володимир… - проокал здоровяк. - Владей миром, значит… Меня Максимом звать. Поморов фамилия. Из Нижнего я… Что, брат, сечёшь обстановку?
- Секу, - усмехнулся Володя. - Жаль гранаты нет… Так бы во всю эту сволочь и кинул…
- И пулемёта…
- И БТРа…
Рассмеялись оба. Ордынцев протянул товарищу сигарету. Закурили.
- И что делать будем, Володимир? - спросил Максим.
- Не знаю даже… Уж больно не хочется этим б…м давать… Но, если не дать, они нас с тобой, Макс, здесь год мурыжить будут.
- Это точно. Так что ж - "делиться"?
- А ты, брат, шибко ли торопишься?
- Да как сказать… Жена… Ждёт. Не хотелось бы лишнего торчать здесь.
- А у меня мать.
- Так что ж?
- Сегодня день на исходе уже… Обождём до завтра. Есть у меня одна мыслишка… Не знаю, сработает ли, но кровь кое-кому подпортить можно будет… Если не выйдет, так завтра дадим этим тварям процент. А пока айда пожрём где-нибудь. Жрать охота - мочи нет.
- Тут солдатское кафе за углом. Пошли?
По дороге Ордынцев вкратце изложил Максиму свой план. Ещё со времени первой своей командировки сохранил Володя координаты корреспондента одной из московских газет Кумаршина. С той поры они не встречались, но Ордынцев был уверен, что Валерий непременно вспомнит его: разве же можно забыть, когда чуть ли не двое они только невредимы остались в том бою, где положило головы столько их товарищей!
- Так что ж? Сначала пожрём, а потом позвоним или наоборот? - спросил Макс.
- У тебя деньги есть?
- Ни копья… - признался нижегородец.
- Ёж твою… У меня меньше сотни… Когда уезжал, меня офицер один ссудил "на всякий случай"… Ну, на звонок хватит, а, вот, пожрать…
- Я думаю, нас здесь не откажутся в долг угостить.
- С процентами за каждый час…
- Ага.
- Ладно, неважно. Ты иди в "чепок", а я в город… Где-то я тут недалеко по дороге почту видел. Оттуда можно будет позвонить…
- Валяй, - кивнул Макс.
На том и расстались. Почту Ордынцев отыскал быстро и, набирая номер, боялся лишь одного: не окажется Кумаршина на месте. Военкор ведь - может, он теперь как раз там, откуда Володя уехал несколько суток назад… В трубке раздался детский голос:
- Слушаю.
- Мне Валерия Петровича.
- Папка, тебя!
Ну, слава Богу: кажется, хоть здесь повезло!
- Кумаршин слушает.
- Здорово, капитан! - выдохнул Володя. - Это Ордынцев. Владимир Ордынцев! Помнишь? Мы с тобой ещё в 2000-м под обстрел угодили и…
- Ордынцев, чёрт! Да, конечно, помню! Ты откуда? Ты как?
- Некогда сейчас. Слушай историйку.
Ордынцев чувствовал, что рассказывает дурно, путаясь в спешке, но капитан всё схватил мгновенно:
- Со скольких касса открывается?
- С 18-ти часов.
- Я приеду. До встречи!
- Будь здоров, капитан!
Ну, держитесь, господа хапуги… Завтра придётся вам напрячься, мать вашу так…
Довольный, Ордынцев вошёл в солдатское кафе и, подсев к Максу, уже заказавшему нехитрую закуску, кивнул:
- Всё в порядке.
- Зато здесь не всё в порядке, - хмуро отозвался нижегородец. - Водкой торгуют. Вон, глянь-ка туда.
Володя обернулся в указанном направлении: за столиком сидел недавний веснушчатый парень, а с ним два субъекта, вполне уголовной наружности. Все трое пили, и солдат был уже сильно пьян.
- Вот, приеду домой… Куплю себе… Даже не знаю… Блин… Машину куплю… - говорил он заплетающимся языком, а его собутыльники подливали ему ещё.
- Едрёна вошь… - промычал Ордынцев. - Знаешь, что будет дальше?
- Сядут с ним в поезд и спящего обчистят. У нас такие случаи бывали.
- Или ещё до поезда деньги отнимут… У нас такое тоже бывало. Свои же отбирали… Подонки.
- Так что ж?
- Жалко пацана. Неопытный ещё.
- Молодняк.
- Куда командование смотрит? Водка, поборы… Кабак, ёж твою…
- Значит, в доле…
- Слушай, Макс, это нам с тобой так с частью свезло, или это так везде?..
- Кабака везде хватает, но нам, может быть, свезло особенно, - резонно ответил нижегородец, прихлёбывая кефир.
Тем временем, парня развезло окончательно.
- Родя, ты опоздаешь на поезд, - сказал один из его собутыльников. - Пойдём, дружище, мы тебе поможем!
Субъекты подняли свою жертву под руки и потащили куда-то. Остальные посетители кафе не обратили на это внимание.
- Макс, ты кефир уже допил? - спросил Ордынцев, проглатывая последний кусок бутерброда.
- Пошли, - решительно сказал нижегородец, ещё больше сдвинув свои и без того насупленные и сросшиеся брови.
Идти по тёмной пустынной улице следом за троицей пришлось недолго. Отморозки не стали утруждаться и садиться со своей жертвой в поезд, а стали действовать по "быстрому сценарию": ударили своего пьяного "друга" пару раз (больше и ненужно было), выхватили деньги и собрались бежать, но в этот момент перед ними выросли Ордынцев и Поморов. Один из грабителей тотчас получил мощный удар в грудь, а второй отступил на шаг и промямлил:
- Мужики, вы чего?..
Поморов схватил его за шиворот и с размаху ударил об стену:
- Это тебе, падла, чтобы у своих красть не смел. Таких, как ты, ублюдков расстреливать надо.
Ордынцев пнул первого грабителя в живот, вытащил у него из кармана деньги и протянул протрезвевшему Родиону:
- Держи, дурья твоя башка… Нашёл где и с кем водку жрать! До дома дотерпеть не мог?!
- Спасибо вам, мужики… - пролепетал тот, вытирая струящуюся из носа кровь. - Я даже не знаю, как вас благодарить…
- Спасибо на хлеб не намажешь… - усмехнулся Ордынцев. - Ссуди рублей сто, а то мы из-за тебя дожрать даже не успели.
- Да, конечно, мужики… Да о чём речь! - бессмысленно улыбался Родион, протягивая двести рублей. - Возьмите! А, если надо, так я ещё…
- Я у тебя сто просил, - ответил Ордынцев, пряча деньги. - Мы ж не рекетиры. Просто жрать охота, а ни копья нет.
- Мужики, спасибо вам…
- Да ладно! - Поморов махнул рукой. - Ты, дружбан, на вокзал не опоздаешь?
- Точно! Спасибо, мужики! Всегда вас помнить буду! Если будете в Рязани…
- Да иди уже! - прикрикнул Ордынцев.
Родион подхватил вещь-мешок и неуверенно побежал в сторону вокзала… Ордынцев и Поморов переглянулись. Максим кивнул на приходящих в себя грабителей:
- С этими уродами что делать будем?
- Да пусть отдыхают. Пёс с ними… - махнул рукой Ордынцев.
- И то верно, брат…
…А на другой день в фин.части было разыграно представление, достойное пера хорошего журналиста или писателя. Володя даже пожалел, что ни малейших способностей нет у него к этому делу (что говорить: матери всю жизнь больше нескольких строчек нацарапать не мог).
Прибыввший из Москвы Кумаршин (встретились как родные, точно всю жизнь друзья неразлучные были) одолжил Ордынцеву диктофон, предупредив:
- Главное, разговори их, чтобы весь компромат налицо был, а потом пугни как следует. Отдадут всё, как родные, и сами процент за ожидание заплатят.
- Спасибо, Петрович, - обрадовался Володя.
- Да не за что.
- Ну, да брось! Из Москвы - не ближний свет переться сюда.
- Так я ж всё-таки репортёр. Материал напишу о местных нравах под изменёнными фамилиями и названиями. Мне, Ордынцев, семью кормить надо. А журналиста ноги кормят. В крайнем случае, протезы.
…Сквозь первый "кордон" вокруг штаба прорвались совместно с Поморовым, пустив в ход локти и плечи. А у кассы Володя мгновенно "срисовал" вчерашнего типа с бегающими глазами (на роже аршинными буквами написано: "мразь"!), поманил его к себе пальцем:
- Слушай-ка, товарищ дорогой, мы тут с другом помозговали и решили ваши свинские условия принять.
- Зачем же оскорбляете? Вполне божеские условия… Часть за пять штук? Или всё за десять?
Чисто торгаш рыночный: прищурился уж, выгоду подсчитывает…
- Макс, ты как думаешь?
- На кой ляд пять раз пороги обивать? Всё равно выудят, сколько им нужно. Всё заберём, - отозвался Поморов.
- Отлично! - кивнул субъект. - Секундочку, - и скрылся в нужной двери, откуда скоро возвратился и пригласил двух друзей следовать за собой. Остальная очередь проводила их мрачными и злыми взглядами, а Ордынцев уже предвкушал кульминацию представления.
Казначей оказался, вопреки уверенности Володи, существом мелким, желтоватым, похожим на паука. Зато один из его помощников ровнёхонько подходил под образ: красномордая, зажравшаяся скотина.
Вот, что делает взятка: ни малейших проволочек! Отсчитали, сколько положено, протянули:
- Пересчитывать будете?
- Будем! - за двоих басом рыкнул Поморов, грозно глядя на "паука", который казался рядом с ним каким-то жёлтым карликом.
И пересчитал Макс, аккурат как и договаривались, и заявил:
- Десяти тысяч не доложили! Будьте любезны!
Взяточники переглянулись, и проводник осторожно заметил:
- Мы ведь с вами договорились… Ммм… Там…
- Я с тобой ни о чём не договаривался. Володимир, ты с ним договаривался о чём-нибудь?
- Не припомню… Я вчера в местном солдатском кафе малость перебрал беленькой… Да… И что-то в голове у меня путается…
- Что вы себе позволяете! - рассердился "паук". - Немедленно покиньте помещение. Свеколин, денег им не выдавать!
- Это почему ж ещё? - вскинул брови Поморов, накладывая свою огромную ладонь на разложенные на столе деньги.
- Вы же не хотите отдавать причитающихся комиссионных! А так дела не делаются! Не хотите отдавать положенный процент, ждите в очереди! Будете в ней последними, обещаю!
- А кем - положено?.. - с видом глубокой невинности осведомился Ордынцев.
- Вон! Иначе я вызову караул…
- Испугал! - осклабился Поморов.
- Мне почему-то кажется, что вы нам все деньги сейчас отдадите. И недостающие тоже, - холодно сказал Володя.
- Вы ошибаетесь.
- А хотите поспорим? На сто долларов? Взятка - преступление серьёзное. Отвечать по всей строгости закона придётся.
- А кто здесь берёт взятки? Это клевета!
- Правда? А, вот, эта штучка говорит об обратном, - Ордынцев достал диктофон и нажал кнопку.
Как в кино, чёрт возьми! Рожи-то перекосило! Лучше, чем в кино! Разве ж так сыграешь?
- Так что ж? - глухо спросил Поморов, когда запись закончилась.
- Свеколин, отдай этим уродам, сколько они просят, и пусть убираются! - нервно скомандовал "паук".
- Полегче на поворотах, сволочь. Мы эти деньги своей кровью заработали, а ты… А за уродов можно и в морду схлопотать, - побагровел нижегородец, через стол перегнувшись и нависнув всей громадой тела над побледневшим казначеем.
- Оставь его, - махнул рукой Ордынцев, забирая отсчитанные Свеколиным деньги. - Не трожь говно, чтоб не воняло.
- И то верно, - Поморов резко отстранился. - Уже попахивает…
- Идём, Макс.
Запись Володя передал Кумаршину, описав, как мог, разыгравшуюся сцену. На другое утро прощались на станции. Валерий уезжал в Москву, Поморов - в Нижний, а Ордынцеву предстоял путь в Б…, а из него в свою деревню, к матери.
- Ну, мужики, может, и свидимся ещё! - пробасил Поморов на прощанье.
- Всякое возможно, - согласился Кумаршин.
- Только уж не в бою и не среди этого дерьма, а по-людски, чтоб за столом собраться, выпить, вспомнить…
- Живы будем: так и будет! - твёрдо заявил Поморов.
Почти всю дорогу до Б…а Ордынцев спал, и снился ему родной дом, мать и отец, ещё молодые и здоровые. И теперь, кубарем скатившись со склона холма, Володя замер перед его калиткой, вдыхая знакомые с детства запахи и чувствуя радостное томление в сердце.
Заурчал, вылезая из конуры, старый, подслеповатый уже Волчок и, узнав хозяина, залился весёлым лаем. И тут же в доме послышались шаркающие шаги, скрип половиц, задвижка лязгнула… Мама! Уже седая совсем, согбенная, маленькая, а в этот момент в ночной рубашке, шаль с плеч свалиться норовящую поддерживающая, с лицом, радостью светящимся, несмотря на слёзы, из плохо видящих без очков (а их-то впопыхах на тумбочке оставила!) глаз, по щекам морщинистым текущие, и дрожащие, между улыбкой и плачем колеблющиеся губы. А ведь была она молодой, сильной, с косой, всем соседкам на зависть. А шаль эта в те времена одевалась лишь по праздникам, поскольку была очень нарядной. Теперь и она выцвела, износилась… Не щадит время никого и ничего. И дом не пощадило: крыльцо совсем проваливается, дверь уж и не закрывается: жаловалась мать, что того гляди спотыкнётся с него и ноги переломает. Эх, надо заняться… Непочатый край дел в деревне: только паши от зари до заката. И ведь в прошлую пересменку сколько всего сделал: крышу перестелил, забор поправил, огород перекопал (из соседнего села лошадь приводил)… А словно и не бывало того.
…"На деревне у нас негде спрятаться…" Ещё утро только началось, а уж весь мир знал, что к старухе Никитичне сын из Чечни приехал. И спешили все "героя поприветствовать", "махнуть за возвращение"… Зазывали к себе, на угощение, расспрашивали… Если с каждым угощаться, так уже к полудню "хороший" будешь. А вечером всё заново начинать можно…
- Что-то дядька Прохор не идёт, - заметил Ордынцев, проводив очередных гостей. - Жив он ещё?
- Жив, сыночек, - отозвалась мать, уже причёсанная, посвежевшая. - Ты не поверишь: он ведь пить бросил.
- Да ну?
- Да… Мы на него всем миром теперь дивуемся. Ведь пил-пил с малых ногтей без просыху, а тут на тебе: в проруби купается, зимой в одних подштанниках бегает… Как этот… Ну, как его… С бородой-то… Что холодом лечил… Ещё об нём писали… Как же его?
- Порфирий Иванов?
- Вот-вот, он самый! - обрадовалась мать. - И Прошка наш так же прямо бегать стал. И ни грамму в рот.
- Надо же, какие чудеса творятся, - усмехнулся Володя. - Пойду-ка сам его навещу.
До дома Прохора пошёл Ордынцев в обход деревни, по полю, чтобы не встречаться ни с кем. Новоявленный Порфирий в прошлом был конченным пьяницей. Володя и припомнить не мог, чтобы хоть раз видел его трезвым. Причём не брезговал Прохор ничем: даже денатуратом. Была у него жена, тётя Дуся, сын Иван, давно живущий в Б…е с женой, и дочь Катя. Ещё был младший сын Илья, но он утонул, будучи ещё ребёнком.
С Иваном Ордынцев не был особенно дружен, а, вот, с Катей сложились у них отношения куда большие, нежели дружеские. В 98-м, вернувшись в очередной раз на малую родину, Володя с удивлением обнаружил, что соседская девочка выросла в очень видную девушку, невысокую, чуть плотную, что, впрочем, к ней только шло, с густыми пшеничными волосами и круглым весёлым лицом. Долгих романтических прелюдий к этому роману не было (не умел Ордынцев всех этих тонкостей: он и в личных отношениях действовал, как в бою - с места в карьер, напролом). Да и Катя, не избалованная вниманием молодых людей, которых в деревне почти и не осталось, уступила натиску Володи неожиданно легко и быстро…
Ни с кем, пожалуй, не было Ордынцеву так хорошо, как с Катей. Тёплая она была, мягкая - из таких обычно образцовые жёны и матери выходят. Они словно природой самой созданы для материнства, для большой семьи: широкие бёдра, здоровое, крепкое тело… Таких девушек называют русскими красавицами. Даже и размечтался Ордынцев: жениться бы на Кате! Размечтался и испугался вдруг. Испугался всего и разом. Жениться, а дальше - что?.. Что может он дать жене? У самого ни гроша, ни работы - ничего. Гол, как сокол. Хлебнёт она с ним горя, разочаруется, пойдут скандалы, а потом и бросит. Да и ему - не надоест ли? Не знал Володя осёдлого образа жизни. Был он, как казак: подпоясаться только - и готов к любым передрягам, в любой путь. Не сиделось Ордынцеву на месте. Куда уж тут семью? А дети пойдут? Дети - хорошо, но какое будущее мог бы им Володя дать? И где жить, наконец? В родной деревне, с каждым годом пустеющей (молодёжь разъехалась, мужики спились: одни старухи остались…)? И не решился Володя тогда предложение Кате сделать. Тут и война началась. Кстати весьма. Вот, и время: проверить чувства. Сразу на полтора года заключил Ордынцев контракт и уехал в Чечню, а, когда вернулся, то Кати в деревне уже не было: уехала к брату в город. Не дождалась. С одной стороны, огорчился Володя, хотел повидаться с ней, а с другой будто и легче стало: значит, не судьба - наверное, найдёт себе Катя в городе лучшую пару, устроит свою жизнь и будет счастлива.
…Прохора дома не оказалось, и Володю встретила тётя Дуся:
- Ой, вернулся, сынок! Добро, добро… Надолго?
- Да как получится. Я ведь птица вольная.
- Орёл! - протянула тётя Дуся.
- А тебя, тётка, поздравить можно? Мать сказала, что дядька-то Прохор за ум взялся.
- Ой, и не знаю даже… Когда он пил, я шибко убивалась… А теперь думаю: может, лучше бы и пил, чем так…
- Да почему же? - удивился Ордынцев.
- Ну, мужики у всех баб пьют… А в подштанниках по снегу только мой бегает. На меня теперь уж пальцем кажут… И спрашивают: мол, совсем, что ли, твой мужик с ума поехал? Стыдно даже!
- Это они от зависти, тётя Дусь!
- Не знаю, сынок… Всё-таки мир… Неудобно… Я уж сама ему выпить предлагала, а он не хочет.
- Так тому радоваться надо!
- Может, и надо…
В это время вернулся Прохор, заметно поздоровевший и изменившийся:
- Здорово, герой! - сказал, обнимая Ордынцева. - А я как раз к тебе намеревался. Ты прямиком с вокзала?
- А откуда ж?
- Добро! Стало быть, баньку истоплю сейчас. Банька опосля дороги - первое дело. Сам тебя попарю. На здоровье! Кваску с тобой хлебнём. Капустки квашеной. У меня, Лодька, капустка только с подполу достата. Добрая капустка. И квасок тож. Согласен, что ли?
- А неужели нет?
Баньку Прохор истопил на славу. Сухую. В которой дышать было легко, а после которой всё тело, распаренное, сладко постанывало, благодарное.
Развалившись на полоке и прихлёбывая квас, Ордынцев спросил Прохора:
- Через что ж ты, дядька, пить-то бросил?
- Эх, Лодька… Я уже почти полгода не пью и с ужасом думаю, как прожил всю жизнь. Как в бреду. В угаре хмельном. Я же не видел, как дети мои выросли… Природы не видел. А ведь она красивая! Природа-то наша! Я теперь всякий день на рассвете поднимаюсь, чтобы зарю встретить! Лодька, это же красота несказанная! Это же… - Прохор развёл руками. - А я не видел! А многие ведь так и не увидели… Сколько наших мужиков за последние годы померло… Моложе меня бывшие. И всё с того, что пили… Вот, как сейчас помню, сидим мы с Петрухой… Он какое-то зелье надыбыл… Чёрт знает… Жахнул стакан, за горло схватился, захрипел и умер… И глаза вытаращил. А я свой выпить не успел… Вот, после того случая, как отрезало. Ещё потом на кладбище сходил: а все мои друзья уже там… Ни детей своих, ни зари не узнали… Ведь это же страшно, Лодька! Так страшно мне тогда стало! Ведь я бы так мог… Только, вот, на меня же теперь здесь, как на дурака, смотрят… Подумай, Лодька, это что ж делается такое: если человек пьёт, то это норма, а если нет - то его уж и судят, и пальцем тычут! Мне плевать на них… Да Евдокия беспокоится. Когда я её, пьяный, лупцевал, меньше беспокоилась… Это норма была. Как у всех. А теперь - стыдно. Сама мне наливала уже… Я на неё наорал тогда - а толку? Эх, Лодька, не любит мир, когда из него выделяются. Сразу того гнобить начинает, клевать. У нас фермер недалеко объявился. Веришь, поджигать ходили… А ведь он им работу даёт! И сам работает, как вол! Но - чужой, но не такой - а, значит, жрут… Страшная штука - мир… А! - Прохор стукнул рукой по стене. - Ну, их в пекло совсем…
- А Иван как? - спросил Володя, не решаясь сразу узнавать о Кате.
- Ванька? Добро. Сына родил в прошлом годе. Чуть я и внука не прозевал… Я ить ездил… Ванька вначале напрягся, а, когда узнал, что я новую жизнь начал, то вроде и ничего, показал мне внука… Илюшкой назвали… И такой маленький карапуз - в руки страшно взять, - в голосе Прохора послышалось умиление. - Обещал Ванька как-нибудь приехать с ним, навестить нас со старухой.
- А Катя?
- Катя… - Прохор помрачнел. - Катя… В Чечне твоя Катя…
- Где?! - Ордынцев подскочил, как ужаленный.
- А ты не шуми, Лодька. Если уж честь по чести говорить, так я, старый дурак, виноват, конечно, что не углядел, но и ты тоже хорош!
- Что?..
- Ведь она же ждала тебя, дурень ты! Ждала! Я-то плохо помню, но Евдокия рассказывала… Когда ты в первый раз туда намылился… А ты ей раза два только написать удосужился по нескольку строчек… Эх ты! Она и подумала, что не нужна тебе, и в город уехала…
- Так я и матери почти не писал…
- Очень похвально! Да Катьке-то что до этого было?
- Я думал, раз она в город подалась…
- Думал ты! О чём ты думал? Чего тут думать? В город подалась! Так ехал бы за ней, поговорил бы, выяснил всё! А ты - что?
- Дурак я! - со злостью на себя заключил Ордынцев.
- Тебя, может, из шаечки окатить?
- Не надо… Да как она в Чечне-то оказалась?!
- В городе работы не было, а жить на что-то надо. Устроилась в милицию, а оттуда уж её и отправили… Вроде как на границу. Между Ингушетией и Чечнёй. Документы там проверять и всякое такое…
- Понятно, КПП… Да ведь она девчонка совсем! А там… Насколько эта чёртова командировка?
- На полгода… Два месяца назад она уехала… Пишет, что всё хорошо…
Катя на войне. Катя - там. Это не укладывалось в голове. Как же так?! Какой же он идиот! Если бы поехал к ней тогда, если бы не струсил, как последний сопляк, а женился бы на ней, то Катя никогда бы не пошла работать в милицию, не оказалась бы - там… Позор! Нет, нужно исправить это. Срочно исправить. Немедленно!
- Я её оттуда верну! - решительно заявил Володя.
- Как?
- Поеду, поговорю, выясню! Сделаю то, что должен был сделать раньше.
- Лучше поздно, чем никогда… Желаю удачи! - Прохор слез на пол, крепко пожал Ордынцеву руку, обнял и добавил неожиданно: - И, вот, ещё что, Лодька… Верни её! Не бабское это дело! Пропадёт ведь! Верни!
- Верну, - пообещал Ордынцев твёрдо.
