В этой войне не поставлена точка,
Эта война ещё не позади.
Жизнь обрывается будто бы строчка,
Что впереди, что впереди?
Е.С.
Хроника
03.11.06. В Грозном на радиоуправляемой мине подрываются бойцы орловского ОМОНа. Один человек погиб, четверо получили ранения.
09.12.06. В Чечне во время проведения спецоперации по поиску лесных отрядов боевиков подрываются на самодельной мине двое военнослужащих министерства обороны России. Один из них убит, второй - ранен.
Цитата
"…следует признать, что общая криминальная ситуация на Кавказе ухудшилась: "…На территории округа наблюдается тенденция к увеличению совершенных преступлений. В первом полугодии в Южном федеральном округе было зарегистрировано 184,5 тыс. преступлений, что на 11,5% больше, чем за аналогичный период прошлого года", - отмечают эксперты агентства АНН. С другой стороны, за первое полугодие 2006 (…) число совершенных в округе терактов сократилось на 16%, и, хотя в целом уровень террористической активности остается высоким, есть надежды на его дальнейшее снижение…" "Спецназ России". 2006.
Дождь лил сплошным потоком, заливая лобовое стекло так, что даже "дворники" уже с трудом справлялись со своей работой, оставляя тусклые разводы, за которыми едва видна была потонувшая в ливне дорога. Что ж, нет худа без добра. В это время года обычно уже лежат глубокие сугробы, а по обледенелым и заснеженным трассам, под снегопадом ездить куда большее испытание.
Машины ехали медленно, тот там, то здесь возникали пробки. А ведь теперь день. Что-то к вечеру будет?..
Валерий закурил, включил радио.
- В Чечне обезврежены трое участников незаконных бандформирований…
"Незаконных"… Ну, что ж, всё правильно: там теперь есть законные и незаконные бандформирования… Чёрт побери, слушать противно… Кумаршин выключил радио.
В Чечне он всё-таки побывал ещё раз этой осенью, несмотря на категорический отказ Швеца, печатать добытый там материал. Валерий не мог не поехать, не попытаться провести своё расследование гибели своего боевого товарища. Однако это оказалось делом куда более сложным, чем даже писать репортажи под обстрелом. Знающие люди сразу намекнули капитану: если не хочешь крупных неприятностей, не суйся, куда не просят, хочешь жить, не пытайся ворошить осиное гнездо, а лучше вовсе уезжай восвояси… Кумаршин встречался с разными людьми, многих из которых знал ещё со времён боевых действий 2000-го года, пытался узнать от них что-то, задавал вопросы, но ответы каждый раз получал уклончивые, все, словно сговорившись, старались обойти острые углы. Кое-кто, правда, не выдерживал, прорвалось, например, в душе хранимое у одного майора, с которым Валерий свёл знакомство, будучи в батальоне Хамзаева шесть лет назад:
- Не кончится всё это добром! Сейчас последних из старой гвардии зачищают, чтобы уж всё под себя подмять. Что там у вас в Москве - не видят этого, что ли? Глаз нет?!
- Так, значит, Руслан…
- Вот что, капитан, я тебе ничего не говорил. И в своей статье меня не упоминай. У нас один тут с журналистом московским пооткровенничал, так его до сей поры найти не могут. У меня на этой войне три брата погибли. Двое на стороне масхадовцев, один - на нашей. После них семьи остались… Так что извини, капитан, я ещё пожить хочу.
- Понимаю. Но что ж, так и оставить всё?
- А что ты можешь сделать? Ну, скажу я тебе всё, что думаю. Ну, напишешь ты свою статью. Догадываешься, что потом будет?
- Догадываюсь…
- Меня, может, наградят посмертно… Сначала убьют, а потом наградят… А тебе и того не светит. А потому мой тебе совет, капитан: уезжай ты отсюда. Будет новая война - приедешь писать свои репортажи.
- Отрадная перспектива.
- На всё воля Аллаха… - хмуро прошептал майор.
Свой репортаж Валерий всё-таки написал, в сокращённом варианте его опубликовала одна небольшая газета, полный вариант появился в Сети Интернет. После этого Кумаршин получил в свой адрес несколько писем с угрозами. Одно из них попалось на глаза Нине. Ни скандала, ни слёз не последовало: это было не в её характере. Нина только покачала головой и сказала:
- Когда ты месяцами пропадал на войне, я не находила себе места. Теперь ты дома, рядом… А мне снова страшно за тебя. Не менее страшно, чем тогда. Мне кажется, что твоя война не закончится никогда… И мне всегда придётся бояться за тебя, даже когда ты со мной…
- Прости, малыш… Я не хотел тебя огорчать.
- Просто это очень тяжело - постоянно бояться… Если можешь, не рискуй понапрасну, побереги себя хоть немного. Ради меня. Ради Вани…
- Я постараюсь, - пообещал Валерий.
После этого Кумаршин решил не писать ничего. Да и о чём мог писать он? Валерий мог писать лишь о том, что видел, знал, чувствовал, и только так, как чувствовал и понимал. Если же это сделалось невозможным, то и нечего писать.
Снова колесил капитан по московским магистралям на своей видавшей виды "кормилице", с нарастающей тревогой прислушиваясь к долетавшим из Чечни вестям. Впрочем, не меньшую тревогу вызывали вести из совсем иных регионов. Много потерь принёс этот год. В Б…е убили Володьку Ордынцева. Буквально за неделю до этого он был у Кумаршина в гостях. Вспоминали погибших товарищей… Три раза был Володька в Чечне и возвращался живым, хвастаясь, благо суеверным никогда не был: "Не берут меня пули! Не берёт меня Чечня!" Пули не взяли. Взял нож. И Чечня догнала Володьку на его Родине…
Узнав о случившемся, Валерий поехал в Б…. Рано решил он завязать с журналистикой. Не отпускает война! И не только капитана Кумаршина, но и других. И о них надо писать. Быть военкором мирной жизни. За три дня Валерий разузнал все подробности гибели своего товарища. Убийц так и не нашли (искали ли?). Зато продолжали держать под стражей двоих участников драки, пришедших на помощь Володьке. Как всегда у нас! Впрочем, их судьбой занялись уже несколько депутатов Думы, направивших запрос в местные правоохранительные органы.
Прежде чем возвращаться в Москву, Кумаршин поехал в родное село Ордынцева, недалеко от которого похоронили его рядом с матерью. У могилы Валерий увидел молодую женщину в милицейской форме, с длинной пшеничной косой, закрученной пучком на затылке. Капитан остановился, женщина обернулась, услышав его шаги, и быстро утёрла слёзы.
- Простите, не хотел вам мешать… - произнёс Валерий.
- Ничего… А вы… Вы Володин друг?
- Да… Я военкор из Москвы. Валерий Кумаршин. Мы с ним вместе в Чечне были.
- Журналист? Так напишите, напишите, как Володю убили! А наши сволочи на него ещё всё и повесить хотят… Будто он пьяный дебош устроил. А он ничего не устраивал! Просто он честный был, порядочный и мимо беспредела проходить не умел!
- Вы его хорошо знали?
- Хорошо… Мы выросли вместе.
- А как вас зовут?
- Катерина Пантелеева… Вы уж напишите всё, как было! Чтобы все знали… - женщина повернулась и, спотыкаясь, быстро пошла по тропинке в сторону села.
И Валерий написал. Швец статью печатать отказался, сочтя её неполиткорректной и не отвечающей текущему сложному моменту. Но зато материал с радостью опубликовали в двух других газетах, выходящих при поддержке нескольких организаций ветеранов афганской и чеченских войн.
В то же время в Ростове-на-Дону едва не убили Игоря Стрешнева, судебный процесс над которым тянулся уже который год, отзываясь болью и гневом в сердце капитана Кумаршина. И снова Валерий ездил, писал, не жалея ни сил, ни времени. За такие репортажи если и платили, то несоизмеримо меньше, чем некогда в издании Швеца. Но Кумаршин, как и когда-то на войне, не работал, а служил, исполнял долг, чувство которого было в капитане неистребимо. Стрешнев, по счастью, поправился и теперь был в Москве. Два капитана нередко встречались и весьма сдружились между собой.
Дождь продолжал лить. Валерий сунул в магнитофон кассету Юрия Шевчука, включил: "Вера на веру, правда на правду…"
Вот, так и живём… Каждый со своей верой и правдой. А иные - вовсе без оных…
На обочине дороги Валерий разглядел промокшую до нитки женщину, пытавшуюся поймать машину. Кумаршин остановился:
- Девушка, вам куда?
- На Речной Вокзал! К метро! - голос показался Валерию смутно знакомым, но он не придал этому значения.
- Садитесь!
- А сколько возьмёте?
- Триста.
- У меня только двести пятьдесят…
- Садитесь. Только не хлопайте сильно дверью - моя "старушка" этого не любит.
Женщина села, осторожно закрыла дверь. Кумаршин развернул машину. До "Речного Вокзала" езды минут сорок, если не угодить в пробку, а там всегда большой спрос на попутки…
Тем временем женщина сняла капюшон, и Валерий вздрогнул:
- Настя?!
Это и в самом деле была она… Его Настёна, которую он так ждал когда-то, лёжа в госпитале. Только время сильно изменило её. Былая красота поблекла, а осталась какая-то безысходная усталость на испитом лице и невыразимая тоска в потухших глазах. Что ж это случилось с нею? Что сломало?
Настя побледнела:
- Валера?.. Ты?.. А я думала, что ты…
- А я…
- Останови машину, я выйду.
- Зачем же? До "Речного" ещё порядочно, а ты уже и так насквозь промокла, - спокойно ответил Валерий.
- Останови, я поймаю другую машину.
- Чем тебя не устраивает эта?
- Послушай… Я… Я виновата перед тобой… Я знаю… Но ты понимаешь… - сбивчиво начала Настя, явно нервничая.
- Понимаю, и не стоит продолжать. Ты испугалась и сочла за лучшее оборвать всё без лишних слов. Но, знаешь, я тебе даже благодарен. Если бы не ты, я бы никогда не узнал лучшей женщины на земле, которая стала моей женой.
- Так ты женат?
- Да.
- И счастлив?
- Вполне.
- Я очень рада за тебя, Валера, - вздохнула Настя. - Правда, рада. Ты прости меня всё-таки… Я дура была…
- Прощаю.
- Правда, прощаешь?
- Правда.
Настя размотала длинный шарф, достала из сумки расчёску и стала расчёсывать свои красивые волосы. Валерий видел её в зеркало и вспоминал, какой она была когда-то. Всегда причёсанная, накрашенная, хорошо и модно одетая… А теперь ни следа ни осталось. А на шее у неё синяк, и на руке - тоже: последний хорошо заметен, когда она поднимает руку, и рукав съезжает вниз. Семейная жизнь? Лучше не спрашивать…
Однако Настя заговорила сама:
- Я, Валера, тоже замуж вышла… Давно уже…
- Удачно?
Настя опустила глаза:
- Я сейчас у мамы живу… Он меня выгнал… В который раз… Знаешь, он, вообще-то, хороший. Я его люблю. Только на него иногда что-то находит… Что-то ему кажется…
- Он тебя бьёт?
Настя замотала шею шарфом:
- Он нас с сыном несколько раз среди ночи из дома выставлял… Неделю-другую потом куролесит, точно бес в него вселяется, а потом обратно зовёт. Вот, скоро, наверное, позовёт уже…
- И ты вернёшься? - Кумаршин не верил своим ушам: как могла эта гордая, умная красавица вдруг обратиться в добровольную рабыню самодура-мужа? Непостижимо!
- Вернусь…
- Зачем?
- Не знаю… Мама думает, что он меня приворожил… Она хочет, чтобы я его оставила, а я не могу… Господи, если бы ты знал, как я иногда вспоминаю то наше с тобой время! Если бы можно было возвратить всё, переиграть, исправить…
- Возвращать ничего не нужно, Настя. Я когда-то тоже думал, что, если бы возвратить… Не надо возвращать. Надо просто жить и стараться не повторять некогда сделанных ошибок. Ты ещё молодая, красивая, образованная: можешь устроить свою жизнь. И, если ты сама предпочитаешь превращаться в бог знает кого, то это твой выбор, то, что ты сама делаешь с собой и своей жизнью.
- Я ведь очень подурнела, да? - тихо спросила Настя.
- Ты сама знаешь…
До "Речного Вокзала" доехали даже быстрее, чем предполагал Кумаршин. Валерий припарковал машину у автобусной остановки. Настя протянула ему двести пятьдесят рублей:
- Будь счастлив, Валера!
- И тебе того же, - кивнул Кумаршин.
В окно он видел, как Настя, путаясь в своём длинном, с перепачканным подолом, пальто, подошла к киоску, купила пачку сигарет и бутылку пива. Бутылку она тотчас откупорила и, прислонившись к стенке автобусной остановки, стала медленно пить. Валерий отвернулся. Вид опустившейся, пьющей из горла холодное пиво под проливным дождём женщины был жалок и отвратителен. Кумаршин вдруг подумал, что Насте, пожалуй, уже не вырваться из той ямы, в которую она сама себя загнала. Она говорила, что у неё есть сын… Мальчишку жаль. В кого он вырастит, видя пьющую и жалкую мать и сумасшедшего отца, бьющего её, выставляющего на улицу? А ведь все прочили Настёне ясное будущее: иностранные языки, знания во многих областях, способности, красота… И куда всё подевалось?
- Шеф, свободен?
- Куда?
- Метро "Ботанический сад"!
- Триста пятьдесят…
- Добро! Я очень спешу!
И снова мокрое шоссе, чадящие и гудящие автомобили, огромные рекламные стенды, афиши, витрины… И хрипловатый голос из динамиков: "Предчувствие Гражданской войны…"
Вот! В точку! Именно это предчувствие который месяц жгло душу капитана калёным железом, не оставляло ни на миг.
Время перевалило за 17 часов, и, отвезя спешащего пассажира к "Ботаническому саду", Валерий решил, что пора возвращаться домой, пока город не застыл в многокилометровых пробках. А можно ещё успеть заехать за Ниной в госпиталь… Но лучше всё-таки - домой. Дома тоже много дел. Вторую неделю обещал жене починить кран в кухне: не мастера же вызывать, когда у самого руки есть… Вот, теперь и заняться… А то мало ли что завтра будет? Может быть, придётся срочно срываться в очередную командировку. У военкора мирной жизни горячих точек много… Вспыхивают они то там, то здесь по всей России, угрожая однажды загореться единым большим пожаром, тушить который снова придётся русским офицерам и солдатам…
