Не пройти мне ответом там где пули вопрос,
Где каждый взгляд - миллиметром, время - пять папирос.
Мертвый город с пустыми глазами со мной.
Я стрелял холостыми, я вчера был живой...
Юрий Шевчук
Справка
В 1991-1994 годах при попустительстве МВД в ЧР из колоний по всей России переправлялись нужные режиму Джохара Дудаева заключённые тюрем и лагерей. Грозненская прокуратура отпускала их, и они тотчас вливались в ряды бандформирований. Именно ими совершались самые страшные преступления, пытки и истязания, направленные, прежде всего, на русское население.
31 декабря 1994 из центральной тюрьмы Грозного были освобождены все уголовники, пожелавшие воевать против российских войск. Перед освобождением в беседах с заключенными грозненской тюрьмы в пример приводились уголовники, ранее выпущенные из Наурской тюрьмы: "Они отлично воюют с русскими, того же мы ждем от вас".
- Пять кубиков…
- Большая кровопотеря…
- Крупнокалиберная пуля…
- Пээмовская…
Голоса сливались в какой-то растянутой, деформированный гул, то затихая, то становясь нестерпимо громкими. И также кружилось всё перед взором, расплывалось, то вдруг исчезая вовсе и погружаясь в темноту, то резко до боли выступая в глазах … Наконец, из общего хаоса выделилось немолодое лицо мужчины в белой маске. Врач. Видны были лишь усталые глаза его, смотревшие поверх очков. Так и впился угасающим взглядом Сулим в это лицо, боясь, что и оно вот-вот растворится, смешается с остальной круговертью.
- Что?.. - хрипло выдавил плохо слушающимися губами, тела своего уже не чувствуя. - Конец?..
Доктор покачал головой, очки повыше на самые глаза надвинул (точно глаза спрятать хочет!):
- Ну, не так всё безнадёжно… Ты парень крепкий. Выкарабкаешься…
И глаза отвёл… Что-то сестре медицинской говорить стал…
По глазам этим отведённым, по голосу, будто стесняющемуся (не умеет врать этот уставший на всю оставшуюся жизнь доктор!), понял Сулим, что какие-то неведомые часы отсчитывают сейчас последние секунды его обидно короткой жизни, в которой он почти ничего не успел сделать, главного не успел - отомстить за отца…
Отец Сулима был обычным участковым милиционером в одном из селений центральной Чечни. Сулим хорошо помнил мирные годы своего детства. Со старшим братом Магометом ходил он работать в поле, по вечерам дед читал вслух сунны из Корана. Дед ещё ребёнком пережил депортацию, рос в Казахстане, а, когда стало можно, вернулся на родную землю. Впрочем, об том периоде своей жизни он говорил мало и неохотно…
Слава Аллаху, не дожил дед до кошмара 90-х годов, не узнал нового изгнания и отправился к праотцам с душой спокойной… Такой спокойной кончины не узнать теперь не только внукам, но ещё, может, и правнукам его…
Придя к власти, Джохар Дудаев освободил из тюрем множество уголовников, которые, естественно, с величайшей готовности встали под знамёна новой власти, разрешившей им законно заниматься тем, за что прежде их жестоко карали: грабить, убивать, насиловать.
Вышли из тюрем и те, кто оказался там не без "помощи" участкового Ахмеда Сулейманова. Первым делом новоявленные борцы за независимость Ичкерии, опьяневшие от вседозволенности, взялись сводить счёты с прежними обидчиками.
В дом Сулеймановых ворвались ночью. Отца расстреляли на глазах у жены и детей. Последним приказали под угрозой смерти незамедлительно покинуть Чечню, запретив взять с собой даже нехитрый скарб.
Дядя Сулима, Бувади Сулейманов, остался в Чечне, сражаясь в рядах антидудаевской оппозиции. Сам же он с матерью, старшим братом и двумя сёстрами уехал в Татарстан, где их приютили дальние родственники матери.
В Татарстане беженцев вначале приняли насторожённо. Бесчинствующие бандиты сделали всё для того, чтобы слово "чеченец" в российском обществе стало почти равнозначно слову "преступник". Однако вскоре отношения наладились. Сулим начал посещать школу, старшая сестра его вышла замуж и вскоре родила сына, названного в честь покойного отца Ахмедом.
После Хасавюрта дядя Бувади обосновался в Дагестане. И, когда в августе 1999-го вторглись в него боевики, тотчас вступил в ополчение. С началом войны дядя вышел на старых друзей по антидудаевской оппозиции и вступил в ряды батальона N. Вскоре к нему присоединился и приехавший из Татарстана племянник Магомед и его деверь Али-Хаджи…
Когда Магомед уезжал, Сулим, которому лишь на днях исполнилось восемнадцать, буквально умолял брата взять его с собой. Но Магомед был непреклонен:
- И на твой век войны хватит. А пока оставайся в доме за хозяина, мать и сестёр береги.
Мать и сестёр беречь, конечно, надо. Но и за отца отомстить тоже надо! Почему Магомед едет, а ему, Сулиму, придётся сидеть с женщинами? Точно за женский подол прячась?! Не пристало это настоящему мужчине!
Не сумев уговорить брата, осенью явился Сулим в военкомат с просьбой принять его в ряды российской армии и незамедлительно отправить в Чечню. Подготовки никакой проходить ему не надо. Какая подготовка? Он хоть теперь все нормативы выполнить и перевыполнить готов! Стрелять ещё мальчишкой выучился, когда отец жив был. Да и брат спуску не давал. Сулим был уверен, что главное попасть в Чечню, а там уж он найдёт брата и дядю, и те вынуждены будут принять его в батальон N.
В военкомате давно уже не встречали подобного рвения и, посовещавшись, решили просьбу горячего парня удовлетворить: в конце концов, сам хочет человек ехать в это пекло - к чему ж мешать ему?
Матери и сёстрам о том, куда едет, Сулим не сказал. Наврал, что по делам в соседнюю Башкирию с друзьями. Первое письмо родным он написал, уже оказавшись в Чечне: "Всё в порядке. Воюю. Скоро найду Магомеда и дядю Бувади, и будем мы все вместе. Не волнуйтесь. Берегите себя. Ваш сын и брат, Сулим".
Быть рядовым Российской армии Сулиму не очень нравилось. Из всей роты, в которой выпало ему служить, крепко сдружился он только с вологжанином Артёмом, мечтавшим стать музыкантом и вечно слушавшим плеер с дисками, вставив маленький наушник в ухо. В музыке Сулим смыслил мало, но ему нравилась благодушие и весёлость Артёма, сочетавшаяся в нём с отвагой и большой ловкостью. Артём любил риск и всегда с готовностью брался за самые опасные поручения. Таким был и Сулим. За острый язык и чрезмерную, доходившую до безрассудства удаль Артём нередко получал нагоняи от начальства, но это же начальство считало его одним из лучших солдат.
Из командиров недолюбливал Сулим старшину их роты, прапорщика Чурбанова, прозванного Артёмом "ёкарным бабаем". Прапорщик не стеснялся в выражениях и, кажется, прикладывался к спиртному, что особенно раздражало Сулима. Антипатия эта была взаимной. Как-то в сердцах Чурбанов назвал Сулима "басаевским шпионом". В ответ Сулим чуть было не набросился на него, но его удержал оказавшийся рядом Артём.
Так случилось, что по дороге на Грозной их рота проходила через родное село Сулима. С болью узнавал он родные края, разорённые войной, вглядывался внимательно, пытаясь отыскать отчий дом, но никак не мог найти. Здесь встретил Сулим старуху Зарему, жившую некогда по соседству с Сулеймановыми. Долго плакала она, похоронившая двух сыновей, узнав "сына Ахмеда". От неё узнал Сулим, что дом их сгорел, когда во время очередного боя попал в него снаряд…
Оказалось ещё, что, уходя из села, боевики заминировали поля вокруг него (те самые, некогда дававшие урожаи поля, на которых работали они с Магомедом ещё мальчишками!). Прежде чем продолжить путь взялись за разминирование.
Сапёр, молодой лейтенант, всегда сосредоточенный, методично обезвреживал обнаруженные фугасы. Он подчас пешком и впереди колонны шагал, проверяя, нет ли на пути растяжек. В тот раз было с ним несколько солдат (Артём и Сулим - как всегда, добровольцами) и старшина Чурбанов. Старшина, человек плотный, тяжело дышал и утирал пот с раскрасневшегося лица.
- Запрел "ёкарный бабай"! - усмехнулся Артём, наклонившись к уху Сулима.
- Разговорчики! - грозно рыкнул Чурбанов. - Вот же ж ёкарный бабай! Ходи тут… Дерьмо…
В этот момент Сулим заметил в траве прямо перед собой подозрительный свежевскопанный островок земли и остановился.
- Фугас! - заорал сзади Артём. - Сулим, отходи! Взорвётся! Назад все!
Сулим никогда не боялся смерти и не мог представить, что вдруг нападёт на него от близости её такой ступор, что и звука не издать, не шевельнуться - точно окаменел он. Вдруг кто-то с силой схватил его и отшвырнул в сторону. Сулим только и услышал:
- Щенок, екарный бабай!
А потом был взрыв…
Прапорщик Чурбанов погиб на месте. Сулим, которого отбросил он в последнюю секунду, отделался царапинами. Артём и сапёр не пострадали.
Вечером Сулим тихо спросил Артёма:
- А как нашего старшину звали?.. Он мне жизнь спас… Погиб из-за меня… А я только и помню: "ёкарный бабай"…
Артём шмыгнул носом, сглотнул ком и ответил глухим, чужим каким-то голосом:
- Андреем Фёдоровичем звали…
Сулим почувствовал, как кровь прилила к голове от стыда: как мог он испугаться этого фугаса?! Испугаться так, что и шевельнуться не смог?! И зачем, зачем оттолкнул его этот русский прапор (уже и гнев полыхнул в душе к нему за то, что спас, а сам погиб геройски)? Лучше б уж было Сулиму погибнуть… А теперь никогда не избавиться от проклятого чувства стыда за то, что он испугался, повёл себя не как мужчина… И пусть родные о том никогда не узнают, но ему самому не забыть никогда.
…Военного Грозного Сулим не видел. Этот город помнил он ещё мирным. Сюда несколько раз приезжали Сулеймановы на праздники и в гости к другу отца, кажется, тоже погибшему… Или без вести канувшему… Кто разберёт теперь? Помнится, жена у того друга была русской… Жива ли? Нет, вряд ли… С тоской смотрел Сулим на разрушенный бомбёжками город. А каким он был когда-то! Ездили по улицам автомобили, ходили мирные люди с ясными лицами. Чеченцы и русские жили в согласии в этом городе. И кто бы мог предположить, в какой кошмар всё обратится, спустя какие-то несколько лет! Почему могло случиться такое? Какой злой дух отравил душу народа, посеял семена взаимной ненависти, породил братоубийственную эту войну, от которой сколько ещё раны зализывать!
Уже и февраль на дворе! А на окраинах Грозного ещё не стихли бои. Ещё держится укреплённый Заводской район. Но это - дело времени теперь. Остальной-то город освобождён, наконец… Кончится война, отстроится он заново и будет опять таким же мирным, как в те далёкие (точно и небывалые) дни…
Когда-то на площади "Минутка" было кафе. В нём как-то сидели они с отцом и сестрой Фатимой. Сулиму тогда было лет шесть… Отец был ещё молод, весел… Сулим тогда ударился обо что-то, захныкал, и отец тотчас нахмурился:
- Настоящий мужчина стойко переносит боль. Не позорь меня. Ведь ты мужчина, Сулим?
- Да, отец, - ответил Сулим, мгновенно успокоившись. - Мне и не больно вовсе. Просто в глаз попало что-то.
Отец довольно улыбнулся, потрепал сына по голове:
- Правильно, Сулим! Ты настоящий мужчина!
Как наяву вспомнилась теперь эта сцена… И теперь он даже боли не почувствовал в первый момент. Только вдруг ударило что-то между рёбер, как огнём прожгло…
- Сулим! Сулим! - раздался вскрик Артёма, показавшийся неожиданно очень далёким…
Тут только Сулим понял, что лежит на земле, тут только почувствовал пронзительную боль в груди, почувствовал, что ни рукой, ни ногой шевельнуть не может… Перед глазами заплясали разноцветные искры. Сулим закусил губу, чтобы не застонать от дикой боли… "Мне и не больно вовсе…" - "Правильно, Сулим! Ты настоящий мужчина!" Так и слышался в ушах голос отца…
И вот, кажется, последнее пристанище, которое суждено ему увидеть ещё своими глазами… Полевой госпиталь… Запах спирта и крови… Русский врач, лица которого невидно из-за маски, его усталые глаза под очками…
- Позвонок раздроблен…
- Артерия…
И потонуло всё в сплошном гуле… А следом и лицо доктора, за которое так цеплялся последним взором умирающий Сулим, исчезло во мраке… Бедная мать… Она точно предчувствовала…
