Эх, война, война, война…
            Дурная тётка, стерва она!
            И. Матвиенко

            …Будем ждать отныне мы, полны тревоги,
            И бояться сводок новостей.
            Вы вернётесь, улыбнётесь на пороге:
            Ну, родная, принимай гостей!
           
Так и звенел, так и звенел красивый, глубокий, всё естество обволакивающий голос в ушах… "Будем ждать…" Ах, ты, Господи! Если б такая женщина ждала дома, то море по колено! С того света бы вернулся! Только, вот, не ждёт… И никто не ждёт. Только старуха-мать в деревне… Ждёт, ждёт… Всю жизнь только и делает, что ждёт своего "непутёвого" сына. Ждёт и надеется, что однажды он вернётся насовсем, женится, и увидит она ещё внуков… Бедная мать… Она так мечтает о внуках! Виноват перед ней Ордынцев, что и говорить…
            Но как же хороша была Ольга! Её концерт видел сержант лишь издали, в первые ряды не успел пробраться… И проводить её не смог. Начальство отправило со срочным заданием… Так и уехала Доронина без него. А, может, написать ей? Нет, глупо… Что - писать? Куда - писать? Как - писать? Что за наваждение, в самом деле! Выкинуть надо из головы эту дурь… Как назло ни одного стоящего задания, а от безделья - хоть на стену лезь. Выкинуть из головы… Легко сказать! Даже запах волос её, сладковато-мятный вспоминался с мучительной явственностью… Даже и неделю спустя…
            - Так ведь тяжёлая работа… Война всё-таки… - глубокий, красивый голос, взгляд больших чайных глаз.
            - Работа как работа. Обычная мужская работа.
            Он и матери всегда так писал и говорил. Мол, ничего особенного. Постреляли пару раз - делов-то! А о том, скольких товарищей в последний путь проводил, скольким глаза закрывал, сколько раз сам на волоске был - никому и никогда не рассказывал Ордынцев. Он, вообще, не любил говорить о войне. Хотя вся жизнь его, по сути, была войной. Война была ремеслом, работой - единственной, которую умел делать сержант.
            …Срочную он служил во флоте. Оттрубил три года на Балтике. Даже татуировка, там сделанная, до сих пор красуется на руке. Вернулся в родное село героем: "Грудь его в медалях, сердце - в якорях…" - стал было работать в поле, как немногие оставшиеся односельчане. Но вскоре эта работа встала моряку поперёк горла. Вдобавок мужики в деревне безбожно пили и тянули за собой Володьку.
            - Езжал бы ты в город, сыночек, - качала головой мать. - Сопьёшься ты здесь… Как отец твой… - и глаза опухшие платком утирала.
            И уехал Ордынцев в город. Но работы на заре 90-х найти было почти невозможно. Правда, сильного и смелого парня сразу заприметил местный коммерсант и нанял себе в шофёры-охранники. Коммерсанта Ордынцев честно охранял ровно год, покуда шефа не застрелил снайпер. Участвовать в бандитских разборках бывший моряк не желал категорически. Но и без них было куда податься отчаянному парню: на просторах бывшего Советского Союза полыхали войны. Вот, где был простор для деятельности! Вот, было дело, к которому лежала душа!
            Беда, конечно, что родное правительство запрещало своим гражданам воевать на стороне "сепаратистов", и "солдатам удачи", стремящимся помочь братским и дружественным народам, к примеру, Абхазии и Южной Осетии, приходилось идти на большой риск стать нарушителем законов родной страны и схлопотать за это по первое число. И всё-таки смельчаки находились. И среди них был Володя Ордынцев.
            За независимость Абхазии воевали, кроме русских добровольцев, и "орлы" Шамиля Басаева… Кто бы мог подумать, что не пройдёт и нескольких лет, как сделаются они злейшими врагами, и басаевские "орлы" будут лихо воевать с беременными женщинами и детьми в Будёновске…
            Был Ордынцев и в Приднестровье, откуда отправился уже на легальной основе, в рядах вооружённых сил в Чечню. В 95-м получил Володя первое за столь долгий срок ранение, несколько месяцев пролежал в госпитале и вернулся на малую родину, где, не спя ночами, дожидалась его мать…
            С началом новой войны Ордынцев сразу же отправился в военкомат, где заявил о желании служить по контракту в Чечне. Из военкомата добровольца отправили на нижегородский сборный пункт, где его и ещё троих "рейнжеров" определили в мотострелковую бригаду, в скором времени отправлявшуюся в Чечню.
            С теми троими Володе, несмотря на разность характеров, сразу удалось найти общий язык, и на протяжении всей службы четвёрка держалась сообща. Особенно сдружился Ордынцев с Генкой Загладиным, самым старшим из всех контрактников, оказавшимся среди них в силу весьма незавидных жизненных обстоятельств. Если Ордынцев поехал в Чечню по природной склонности к войне, то Генку толкнула на эту стезю самая банальная нужда.
            Загладин по профессии был геологом. Дома у него хранилась, как самая большая ценность, коллекция собственноручно собранных минералов. На геологии Генка был, что называется, "тронутый". Даже здесь он умудрялся находить какие-то любопытные каменюки и вечно таскал их в карманах и перебирал на досуге. Увы, в определённый момент, геологи отечеству стали не нужны, и Загладина уволили. Чтобы не сидеть на шее у жены, Генка работал на стройках, был грузчиком - в общем, занимался самой тяжёлой и грязной работой. Жену, Надежду, Загладин любил. Он покорил её песнями под гитару, на которой выучился играть, подражая своим кумирам: "битлам" и "машинистам". Опустился однажды перед ней на одно колено и исполнил, в глаза глядя: "Очарована, околдована, с ветром в поле когда-то повенчана…" И "драгоценная женщина" растаяла и согласилась выйти за молодого геолога замуж. У них родился сын, Ванятка…
            На этом светлая полоса загладинской жизни закончилась. Год назад Катерина заболела и умерла, а Загладин снова остался без работы. Фактически, он и его пятилетний сын оказались на иждивении его престарелой матери, чьей пенсии едва-едва хватало на самое необходимое. Промытарившись несколько месяцев в поиске работы, Загладин не выдержал и подписал контракт с МО на шесть месяцев службы, которые, по счастью, уже истекали…
            Генка, Генка… А как он аккомпанировал ей! Даже её гитарист (как его бишь? - Саша, кажется) остался доволен и презентовал Загладину свою гитару взамен его, старой и разбитой. А она на ней автограф поставила… Счастливец Генка! И почему это сам он, Ордынцев, не выучился когда-то играть? Тогда бы - весь вечер с ней…
            - Сержант, вы что, спите с открытыми глазами?! Почему не отдаёте честь?!
            Аж вздрогнул Ордынцев и прямо перед собой увидел лейтенанта Маркевича. Ну, и тип же! Морда надменная, гладкая, точно отполировали её и гуталином почистили, смотрит свысока… Ишь ты генерал выискался!
            - Виноват, товарищ лейтенант, - процедил Ордынцев сквозь зубы.
            - Вы в бой тоже с широко закрытыми глазами пойдёте?! Имейте ввиду, сержант, что я глаз закрывать не собираюсь на ваши проступки. Надоело вам сержантом быть? Так это можно и поправить!
            - Поправляйте, товарищ лейтенант! - огрызнулся Ордынцев. - Честь имею! - и, круто развернувшись, прочь пошёл.
            - Я вас не отпускал, сержант! - возмущением закипающий голос сзади.
            Да пошёл ты… Ордынцев со злостью пнул один их каменей, которыми по указанию отцов-командиров, были украшены все дорожки в расположении. Где не хватало камней, тащили гильзы от снарядов, пустые консервные банки …
            Ордынцев вошёл в палатку и чуть не сбил с ног своего приятеля Макарова.
            - Спокойно, Лодька, спокойно, - пробасил Макаров, поднимая руки. - Ничего крушить не надо!
            - Шёл бы ты, Макарыч… Мало взводного, так ещё ты!
            - Со взводным встретился? Сочувствую! Надеюсь, он живой?
            - Козёл!
            - Кто - он или, извиняюсь, я?
            - Оба… Но он стопроцентный козёл! Гандонище… Щенок, едва из учебки выпорхнул, а гонору, гонору! Полканы так не борзеют, как эти… Какого чёрта он ко мне лезет со своими придирами?! Молокосос! Он войны ещё не видал даже! А я…
            - Ну, дурак, он, Лодька, дурак! - пожал плечами Макаров. - Это всей бригаде известно. Что внимания-то обращать?
            С Макаровым Ордынцев познакомился всё на том же сборном пункте. Это был один из тех редких экземпляров, которые шли воевать не за деньги, не от безысходности, не от склонности к военному делу, а по идейным соображениям. Макаров верил в Бога и считал, что защищать отечество - священный долг каждого дееспособного мужчины. Правда, товарищам свои идеи он не навязывал, оставаясь в общении вполне обычным мужиком, даже балагуром. Да и не готовы были товарищи к восприятию высоких идей. Случалось, заводил Макаров серьёзный разговор, и на него тотчас махали руками: "Не грузи, Макарыч! Уж и без тебя загружены - дальше некуда!" И Макарыч послушно умолкал и снова шутил, шутил… О себе он рассказывал редко. Известно было, что работал в милиции, потом вынужден был уволиться оттуда из-за какой-то неприятной истории с начальством, работать на "другую сторону" по идейным соображениям не захотел и, в итоге, оказался в рядах контрактников…
            - Впился в меня этот лейтенантишко, как клещ в задницу… Чего он ко мне-то всё цепляется? - раздражённо говорил Ордынцев.
            - Нравишься ты ему, - усмехнулся Макаров. - Курить хочешь?
            - А у тебя есть?
            - В кисете остатки…
            - Негусто! - хмыкнул Ордынцев.
            С табаком - вечная проблема. Пачку "Примы" на два дня растянуть сложно… Денег - ни копья - их до окончания службы не выдают, чтоб не пропили (в общем-то, и правильно делают)… Офицеры "Нашу марку" смакуют - у них не только в питании, но и в табаке рацион свой. Но Бог с ними, с фильтрами… Пусть и "Прима". Да хоть б по пачке на день! А то ведь позорище какое-то - приходится "бычки" собирать, остатки табака в кисеты ссыпать, копить, а потом самокрутки делать… Добро ещё, если "гуманитарная помощь" с большой земли придёт. Но это - редко. Только под праздники. А так - крутись, как хочешь…
            - Слушай, Лодька, а что если Ромео тряхануть? - предложил Макаров.
            - Идея! Пошли! - одобрил Ордынцев.
            Прозвище "Ромео" дано было Макаровым четвёртому их другу - Ромке Хромушкину, явившегося служить по контракту аж из стольного града Москвы, аж закончив недавно институт, аж не служив срочную по причине сильной близорукости…
            - Как тебя в контрактники-то взяли, салага? - спрашивал Хромушкина Ордынцев.
            - А я очень попросил, - уклончиво ответил Ромка.
            - Да зачем?! Неужели в Москве дела не нашлось бы?
            - Нашлось…
            - Тогда на хрена?!
            - А чтобы она знала.
            - Баба, что ли? - усмехнулся Макаров.
            - Она не баба, - насупился Хромушкин. - Она меня за мальчишку считает… А этого обалдуя на мотоцикле - настоящим мужиком. А он урод просто! Конкретный урод! Козёл… Ну, вот, оттрублю я свои полгода, вернусь - пусть знает…
            - Чудны дела твои, Господи! - смеялся тогда Макаров. - Такие экземпляры, как ты, нужно в Красную Книгу заносить. Как вымирающий вид!
            - Можно подумать, ты экземпляр не исчезающий…
            - Хм… Будем надеяться, что оба мы с тобой экземпляры возрождающегося вида!
            Представить себе более невоенного человека, нежели Хромушкин, было трудно. Он был мечтателен, рассеян и с оружием едва умел обращаться.
            - Тебе автомат, как свинье седло, а мне скрипка, - смеялся Ордынцев.
            Начальство сразу определило отстающего солдата на кухню - "от греха подальше". Кашеварил, к слову, Ромка довольно сносно.
            …В кухне как раз кипела работа. Готовился обед. Хромушкин со знанием дела снимал пробу и отдавал распоряжения присланным в наряд срочникам:
            - Соли сюда добавь… Вот так… И не переборщи! А то три порции сожрать заставлю.
            - Хоть двадцать! - с готовностью отвечал рослый срочник.
            Макаров хлопнул Хромушкина по плечу:
            - Ромео, у тебя сигареты остались?
            - Для дружка - серёжка из ушка! - осклабился Ромка, извлекая из кармана пачку "Примы". - Берите, пока другие не забрали.
            - Ромео, ты настоящий друг! - обрадовался Ордынцев. - Будет "гуманитарка" - мы тебе сгущёнкой отдадим!
            - Боюсь, что когда она будет, обещанную сгущёнку вам придётся мне уже в Москву слать! - прищурился Хромушкин, посверкивая стёклами постоянно съезжающих очков.
            - Здоровый образ жизни - великая штука! - сказал Макаров. - Особенно для тех, кто не желает его вести и гробит себя чужим никотином!
            - Нештяк, Макарыч, ты ж не лошадь! - рассмеялся Ромка.
            Хромушкин никогда не курил, не стал курить и оказавшись на войне. На своих законно получаемых пачках "Примы" он мог бы наладить целый бизнес, но деловой жилки Ромке не хватало, и он отдавал свои сигареты товарищам совершенно бесплатно. Впрочем, те иногда всё-таки благодарили Хромушкина: кто чем мог.
            Полученные сигареты Ордынцев и Макаров поровну разделили между собой и закурили.
            - Повезло нам с Ромео, - подмигнул Макаров.
            - Да уж… Только везение это недолго продлится.
            - Слушай, Лодька, что ты сегодня какой-то напряжённый? Уж не влюбился ли?
            - Макарыч, отвали!
            - Вот-вот, на людей кидаешься. Но я тебя понимаю… Красивая баба…
            - Ты о ком?
            - О Дорониной, о ком же…
            - Знаешь что, Макарыч, иди ты на… со своими идиотскими шутками! - рассердился Ордынцев.
            - Тихо, тихо, спокойно, - развеселился Макаров. - Береги нервы! Да! Кстати, о нервах! Может, тебе к нашему психиатру наведаться?
            - Психологу.
            - Один хрен!
            - А, может, лучше тебе? Что ты лезешь не в своё дело? Достал уже…
            - Я серьёзно! Ты у нас нынче загруженный, он тебя разгрузит как раз… И ещё загрузит!
            - Пошёл ты! - выругался Ордынцев, уходя.
            - И тебе того же! - расхохотался Макаров вслед.
            Ордынцев прошёл несколько шагов и увидел впереди фигуру лейтенанта Маркевича. Этого только не хватало! Ещё одна встреча с ним в этот день может закончится уже и совсем плохо… Не дожидаясь пока Маркевич заметит его, Ордынцев нырнул в ближайшую палатку. По стечению обстоятельств, как раз в ней располагался недавно появившийся в бригаде психолог, назначенный из числа самих офицеров. Прежде капитан Короед командовал ротой, но в какой-то момент начал сильно пить, и начальство не нашло ничего лучшего, как назначить его психологом, дабы положенная штатная единица не пустовала.
            Короед, кажется, и в этот день успел уже "похмелиться". Он окинул вошедшего Ордынцева тяжёлым взглядом красных глаз и спросил глухо:
            - Тебе что, сержант? Потерял что-нибудь?
            - Здравия желаю, товарищ капитан!
            - Здорово, здорово… Чего надо-то? Я тебя вроде не вызывал… - отозвался Короед, глядя в сторону и играя карандашом.
            - Так это… Я проконсультироваться хотел… Так сказать, помощь психологическую получить…
            - Чего-чего? - капитан приподнял бровь. - Будет тебе помощь, сержант… Психологическая… Тебе что, делать не хрена?!
            - Никак нет, товарищ капитан!
            - Так иди и делай! Свободен! - рявкнул Короед. - Помощь ему… Совсем уже забурели, вашу мать…
            - Слушаюсь, товарищ капитан! - ответил Ордынцев, с трудом сдерживая смех.
            Выйдя от Короеда, сержант с удовлетворением обнаружил, что Маркевич из поля видимости скрылся, и направился к своей палатке, где уже ждал его Макаров.
            - Что, Лодька, от Короеда?
            - От него, Макарыч!
            - И как впечатления?
            - А ты знаешь, помогает! - со смехом ответил Ордынцев. - Аттракцион - что надо!
            - Вот именно, что аттракцион… Цирк-шапито! Так я тебя порадую: у нас впереди целых два аттракциона.
            - Ну-ка?
            - Во-первых, завтра наша рота временно перебрасывается на другую базу. А, во-вторых, к нам журналист из Москвы приехал. Будет о нас статью писать. Он сейчас у командира, но скоро должен подойти.
            - Только журналистов нам не хватало… - буркнул Ордынцев.
            - Я и говорю: цирк-шапито!
            - Точно, Макарыч!

Скачать роман в RAR-архиве
Главная
Роман
Герои нашего времени
Суды над офицерами
Медиа
Поэзия
Гостевая
Rambler's Top100
Hosted by uCoz