Меня погребли под собою хлеба,
Мне саван скроили метели.
На долю мне вышла лихая судьба -
Погибнуть в свинцовой купели...
Анатолий Ягодин
Хроника
05.11.00. Министр Обороны Игорь Сергеев заявляет, что из Чечни будут выводиться войска, не относящиеся к МО, - по мере выполнения ими поставленных задач.
07.11.00. В Грозном боевики более 10 раз открывают огонь по подразделениям и объектам федеральных сил. По оценкам военных, группы боевиков действуют практически во всех населенных пунктах республики. В Грозном насчитывается более 400 экстремистов.
10.11.00. Первый заместитель министра внутренних дел В. Козлов заявляет, что МВД известны более 130 зарубежных неправительственных организаций, фондов и обществ, прямо или косвенно поддерживающих боевиков.
20.11.00. Боевики совершают нападение на колонну ОМОНа из Карачаево-Черкессии: 6 военнослужащих убито, 11 - ранено. Президент Путин ставит перед военными задачу - "полностью ликвидировать бандформирования и их базы".
- Вот мы опять, вот мы опять
Стоим в дозоре,
Нас будут поутру встречать
Шальные зори…
Не хотел этот наполовину седой уже контрактник ни петь, ни играть, но попросили - не смог отказать. А ему сейчас - только петь! Четыре дня назад из дома известие горькое получил: скончалась от сердечного приступа мать. Уже и схоронили… Сына, мальчонку шести лет, соседи на время у себя приютили… Матери он ещё больше года назад лишился…
- Так куда ж ты на войну-то подался? - качал головой Валерий, когда слушал рассказ Загладина. - Разве можно тебе собой рисковать? Если что, то с мальцом-то что будет?
- Да не сыпь ты мне соль на раны… - поморщился Загладин, беря из предложенной пачки сигарету. И сразу ещё несколько рук потянулось - так всю пачку и отдал Кумаршин, благо всегда с собой по целому блоку возил.
- А что, если к начальству обратиться? Может, отпустят пораньше, учитывая обстоятельства?
- Ну да, отпустят они… Командир-то, может, и отпустит. Только счетоводы потом моих "боевых" недосчитаются. Я неделю не дослужу, а они уж и за все шесть месяцев оттяпают и себе в карман положат… Судись потом с ними!
- Точно, Ханкала и москвичи - пидерасы, стукачи… - пробасил контрактник по прозвищу Макарыч и, покосившись на Валерия, добавил: - Насчёт москвичей, это не про тебя. Ты, хоть и журналист, а, по всему видать, наш человек.
Своим человеком Кумаршин стал здесь практически сразу, через несколько часов по приезде он уже поименно и по прозвищам знал всю 4-ю роту, в палатке которой решил и заночевать. Спальных принадлежностей в этом походном жилище практически не было: несколько спальных мешков (кому досталось - повезло), одеяла, по наследству переходящие - вот, собственно и всё. Валерию, правда, как журналисту и офицеру, выделили тёплый и лёгкий спальный мешок из новой партии.
- А вы из какой газеты будете? - полюбопытствовал молодой парень, кашевар, прозванный Ромео.
- "Из первых рук", - ответил Валерий.
- Такой не знаем… У нас же газет не бывает почти. Разве что "Российская"… А что там читать? Скукотища!
- Ну, почему же только "Российская"? Вон, жириновцы газету свою присылают. Иногда, - усмехнулся Макарыч.
- Козлы… - проворчал сержант. - Лучше бы сигарет присылали… Или пожрать… А от их макулатуры только и польза - до ветру сходить…
Смех огласил палатку. Даже небольшой, чумазый пёс, лежавший у ног Загладина, проснулся и залаял. Тот погладил его по голове:
- Что, Умка? Завтра прощаться будем? Жаль мне тебя, друг, оставлять, и взял бы с собою, а не могу.
Пёс облизал Загладину руки и преданно посмотрел на него.
- Твой, что ли? - спросил Валерий.
- Общественный… Бегал тут недалеко, а я и подобрал… Досуга-то никакого. Карты, карты… А я с детства собак люблю. У меня всегда почти собаки были. Я и взял. Он во мне хозяина признал. А теперь, вот, один останется. Собачья жизнь… Я, правда, дружбана одного попросил тут за псом приглядывать. Обещал вроде.
Умка тревожно заскулил, словно понимая всё сказаное.
- Не грусти, не грусти, дружище, - печально улыбнулся Загладин. - Нам грустить - грех. И без того жизнь - дерьмо, чтобы в ней ещё грустить. Одно радует, меньше двух недель уже служить осталось… И домой, к Ваньке. Я ему обещал, что, как приеду, пойдём с ним в зоопарк… Думал я, эти полгода бесконечно тянуться будут, а, вот, уж и к концу подошли… Считай, отстрелялся.
- Не говори "гоп", пока не перепрыгнул через канаву, - заметил Макаров. - Лучше давайте споём что-нибудь…
Загладин снова взял гитару, провёл рукой по струнам, подладил что-то и затянул печальную, сердце цепляющую "Кукушечку":
- Снится часто мне мой дом родной,
Лес о чём-то о своём мечтает,
Серая кукушка за рекой,
Сколько жить осталось мне считает,
Серая кукушка за рекой,
Сколько жить осталось мне считает…
Глядя на него, Валерий вдруг ощутил неприятное, нехорошее предчувствие. Веяло какой-то обречённостью и от песни этой, и от поскуливающего у ног хозяина пса, и от навсегда печальных глаз самого Загладина, и ото лба его, морщинами раньше срока испещрённого… Есть такие люди, одного взгляда на которых достаточно, чтобы понять: короток срок их, не жильцы они на этой горемычной земле. И вовсе необязательно, чтобы были те люди больны, слабы, хилы… Вовсе нет. Их физическое здоровье вполне может обещать им очень долгую жизнь, но при этом нельзя, встречаясь с ними, отделаться от ощущения, будто какая-то печать лежит на них, какой-то рок довлеет над их судьбой… Таким был Геннадий Загладин.
- Так что ты, кукушка, погоди
Мне дарить чужую долю чью-то,
У солдата вечность впереди,
Ты её со старостью не путай,
У солдата вечность впереди,
Ты её со старостью не путай…
- Ну, нагнал тоски, Геолог! - махнул рукой Макарыч, когда смолк вместе с последним аккордом слегка дребезжащий голос Загладина.
- А дайте-ка и я молодость вспомню, - решил Кумаршин, беря гитару. - Эх, давненько не держал я в руках шахмат… Или чего там? Неважно! В общем, играю я, конечно, как сапог: так что не взыщите. Песня из репертуара ещё моего деда.
- Мы просим! - шутливо захлопал в ладоши Макарыч. - Урожай у нас нынче на артистов…
- Бьётся в тесной печурке огонь,
На поленьях смола, как слеза,
И поёт мне в землянке гармонь
Про улыбку твою и глаза…
Пел Валерий значительно лучше, чем играл. Ещё в годы учёбы курсант Кумаршин, имевший глубокий, хорошо поставленный голос, был первым запевалой. Абсолютный слух унаследовал он от матери, которая до конца своих дней сожалела, что сын никак не развил своих музыкальных способностей, ограничившись тем, что выучился во дворе играть на гитаре на так называемых "6-и блатных аккордах".
- Про тебя мне шептали кусты
В белоснежных полях под Москвой.
Я хочу, чтобы слышала ты,
Как тоскует мой голос живой…
Эту песню часто пели в доме Кумаршиных. Как, впрочем, и многие другие, военные. Но эта как-то особенно легла на сердце. Когда-то пел её Валерий своей красавице Насте… Но Настя не услышала, точнее, не захотела услышать издали его тоскующего живого голоса, и теперь пел капитан, видя перед собой маленькое лицо Нины, самое любимое и родное, и к ней, единственной, обращался через тысячи километров…
- Ты теперь далеко-далеко,
Между нами снега да снега,
До тебя мне дойти нелегко,
А до смерти четыре шага…
И уж эхом в несколько десятков голосов вторили бойцы, каждый, обращаясь к своей, далёкой и близкой, которой так не хватало теперь, песне капитана.
- Пой гармоника вьюге назло,
Заплутавшее счастье зови.
Мне в холодной землянке тепло
От твоей негасимой любви!
Умолки, помолчали. Поднялся со своего места, потягиваясь, сержант Ордынцев:
- Всё, други, отбой. Завтра дорога ждёт… Чёрт знает, что ещё. А уж ночь давно.
- Эх, путь-дорожка фронтовая,
Нестрашна нам бомбёжка любая… - грянул Макарыч.
- А помирать нам рановато,
Есть у нас ещё дома дела! - откликнулся Загладин, жахнув по струнам.
- Всё, отбой! Аккумулятор уже посадили, черти. Чем освещаться будем?
- На новом месте новый достанем! - подал голос кто-то.
- Доберись сначала до этого нового места. Всё, я сказал. Концерт окончен.
- Действительно, хорошего понемножку, - кивнул Валерий. - Кстати, если вы завтра уезжаете, так и я с вами, пожалуй, поеду.
- Дело хозяйское, если начальство возражать не будет, - пожал плечами Ордынцев.
…Этой ночью Кумаршину не спалось. Проворочавшись какое-то время, он встал и, осторожно, стараясь никого не разбудить, вышел из палатки. Оказалось, что Морфей позабыл не его одного. Невдалеке на корточках сидел и курил солдат, а рядом с ним лежала собака. Когда луна вышла из-за тучи, Валерий узнал Загладина с его неразлучным псом. Капитан приблизился.
- Полнолуние… - тихо сказал Геолог, не оборачиваясь, кивнув на небо.
- Не спится?
- Да… Вот, вышли с Умкой на луну повыть, - усмехнулся Геннадий, стряхивая пепел. - Ишь, красота-то какая! Светло, как днём…
- Да, светло… - согласился Кумаршин. - Только свет неживой… Я предпочитаю солнце.
- Ты на море был?
- Был, в детстве ещё… Каждый год ездили. В Керчь. У нас там родня была… И теперь тётка ещё живёт там. Только всё как-то недосуг поехать… А надо бы, наверное. С женой…
- А мы с женой ездили. Один раз. После свадьбы. Как раз на медовый месяц… - лицо Загладина просветлело, разгладилось. - Молодые были, счастливые… У Нади ещё платье такое было… Белое… Юбка широкая, в складку… И шарф… И ветер их раздувал, и вся она была такая воздушная…
- Вы тоже в Крыму отдыхали?
- Да нет, нет… В Абхазии! Там ещё тогда войны не было. Жили в Сухуми. Комнату снимали. Вино пили, фрукты ели… И люди были кругом весёлые, счастливые. И никто ни с кем не воевал. А теперь везде стрельба, везде кровь, слёзы… Не жизнь, а какой-то нескончаемый триллер. Только в отличие от американских блокбастеров в конце никто чудесным образом не воскреснет. При нашей жизни и телевизор смотреть не надо: все их киношные ужасы - детский лепет в сравнении с жизнью…
- Смотрят же.
- Смотрят, - кивнул Загладин. - Наверное, нервы успокаивает. Правда, я бы своему Ваньке всю эту хреноту показывать не стал. Ничего пацану мозги загаживать… Ему уж в школу в этом году. Почти полгода не видел его. На мать он очень похож… Но и на меня тоже. У тебя дети есть?
- Нет.
- Жаль. Дети - это всё-таки самое главное в жизни… Мы, когда с Надей поженились, мечтали будет у нас минимум трое… А, может, и четверо… А там, сколько Бог пошлёт. А, вот, как всё получилось… Да…
- Ещё не вечер. Ты мужик в самом соку. Может, жизнь ещё и повернётся более пристойной стороной.
- Да, ты прав, - кивнул Загладин. - Ещё не вечер. Уже утро. А мы и глаз не сомкнули.
Кумаршин поднял глаза и увидел тонкую алую полосу на востоке. Светало…
Сборы прошли по-военному быстро. Особенно суетился командир взвода, молодой лейтенант по фамилии Маркевич, раздавая без нужды распоряжения, придираясь к каждой мелочи.
- Вот, козёл… - рычал Ордынцев.
- Не обращай внимания, - посоветовал Валерий. - Ваш Маркевич пытается установить свой авторитет…
- За такое установление можно схлопотать апперкотом прямо по авторитету…
Наконец, колонна двинулась в путь. Умка стоял на дороге и провожал отъезжающих протяжным воем.
- Прикормил на нашу голову, - буркнул Ордынцев Загладину. - Воет по нам, как по покойникам… Без него тошно, мать твою…
Кумаршин покосился на Ордынцева. В самом деле, как по покойникам воет этот клятый пёс… Не к добру… Стараясь отвлечься от тревожных мыслей, Валерий достал блокнот и стал записывать "вводные" для будущего репортажа.
…Два взрыва прогремели, когда мотострелки миновали около половины пути, прямо в центре колонны и перед самым носом её, разом разрубив её на две части и остановив дальнейшее движение. Тотчас же со стороны леса раздались автоматные очереди.
- Быстро все из машины! - скомандовал Валерий и обернулся к комвзводу: - Лейтенант…
Маркевич был смертельно бледен, губы его тряслись:
- Я же не жил ещё… Нас же перебьют…
- Тряпка! - выругался Кумаршин и, схватив перетрусившего лейтенанта за шиворот, вытащил его из машины. Через мгновение она уже горела…
- Командира роты убило! - крикнул кто-то.
- Слушай мою команду! - зычно грянул Валерий. - Занять круговую оборону! Рация цела?
- Так точно!
- Сигналь, чтобы срочно высылали подмогу!
- Есть!
- Нужно продержаться до её прихода…
Ещё несколько минут назад мёртвая тишина стояла на дороге, а теперь это обманчиво безмятежное утро раздирали взрывы гранат, стрекот пулёмётов и автоматных очередей, крики и стоны раненых.
Но ничто не дрогнуло в душе Валерия, какое-то неестественное спокойствие явилось в нём. Снова был он не спецкором, на которого косятся с подозрением, а капитаном Кумаршиным, командиром, несущим ответственность за своих бойцов, а потому не имеющий право на личные эмоции.
Валерию казалось, словно весь этот год, вся его одиссея по Чечне с блокнотом и ручкой была ради этого дня, этого часа, этой минуты. Где теперь тот блокнот с ручкой? И также уверенно, как прежде, руки держат автомат, и глаз ничуть не замылился, и голос звучит также твёрдо, как и положено командиру.
Эту твёрдость и уверенность капитана сразу почувствовали все, и потому его самовольное решительное принятие на себя командования было воспринято, как нечто естественное, само собой разумеющееся.
И бойцы не подводили. Не считая этого лейтенатика, всей роты позора… Что ж, в семье не без урода… Сержант Ордынцев - сам уж командир готовый. Он в бою - как рыба в воде. Такого ничем не прошибёшь и не смутишь…
…А пули свистели часто-часто, и гибли бойцы. Совсем рядом с собой услышал капитан вскрик и, хоть шумело уже в ушах, а узнал голос Загладина. Развернулся Валерий, прополз несколько шагов. Геолог лежал на боку, прижимая руки к животу, матерился посиневшими губами.
- Всё, капитан, хана мне… - хрипло прошептал он, увидев Кумаршина. - В живот… Две пули… Пацана моего… Один он остался… Меньше двух недель… Макарыч… Не говори "гоп"… Поспешил я… Война… Его в детдом теперь отдадут… Слушай, капитан, если живой останешься, пацана моего поддержи… Чем сможешь… Он теперь круглый сирота… Надя… Господи, как больно-то…
- Не волнуйся, друг… Не оставлю парня твоего. Слово офицера даю! - сказал Валерий. Не зря с вечера ещё казалось ему про этого геолога… И собака не зря выла… "Как по покойнику"…
- Спасибо… - выдохнул едва слышно Загладин. Лицо его вдруг разгладилось, а глаза остановились, глядя в небо…
- Берегись, капитан! - голос Макарова совсем рядом. Автоматная очередь. И рухнул "дух" в двух метрах от Кумаршина.
У Макарова уже плечо простреляно, но, зубы сцепив, держится:
- Ромку Хромушкина контузило сильно, - доложил.
- По рации передали?..
- Так точно!
- Значит, скоро помощь придти должна! Держимся, братцы!
…А помощь не шла… И вспомнился Аргун начала года… И офицер с лицом перекошенным: "Не могли помощи допроситься"… Не могли… Не могли… Не могли!
